Как бывшему ученику Евгения Евгеньевича, очень любопытно) Впервые захотелось написать комент, а они закрыты. А ведь с этой информацией многое, знаетели, становится на свои места. Знатьбы это все тогда, может уменьшилось бы мое непонимание. ПС. При написание отчества Е.Е. прям затупил... думаю: мдя сегодня трояк бы уже не заработал)) КАК Я СТАЛ ПРЕПОДАВАТЕЛЕМ
Ну, для начала: я всегда знал, что буду преподавателем в институте. Не знал, что буду преподавать, но знал что буду. Как-то в семье такое сложилось предопределение. И это вполне соответствовало моим представлениям о прекрасном. А потом я попал в Москву, сразу на второй курс факультета педагогики и психологии. И тут возникло два впечатления.
Первое: я перестал быть лучшим учеником и лучшим студентом. Здесь все были лучшие. Я видел, как преподаватель спрашивает мою одногруппницу на семинаре, и я точно знал, что она не готовилась ни секунды – мы из одного общежития. И вот она встаёт, делает паузу в секунду и начинает внятно, чётко что-то рассказывать – и не нелепое.
Второе: я понял, что я ничего не понимаю. Не «не знаю того, что сокурсники изучили на первом курсе», а именно: не понимаю. Я записывал слово в слово всё, что говорилось на лекции и не мог ничего понять (то есть если бы я это выучил наизусть, то я бы мог, рассказывая, любое слово поменять с любым. И не смог бы продолжить ни одного предложения новыми словами, своими.
Потом я понял, чего именно мне не хватало, чтобы это содержание начало жить во мне: не хватало ответа на вопрос «зачем» – а зачем вот это конкретное знание нужно кому бы то ни было? Иногда преподаватель и не стремился показать этого, а иногда и ответ был бы: а ни за чем.
А потом сразу после вуза у меня появилось три преподавательских опыта. Мне было, правда, уже 24 года, я был уже и после вуза и после армии.
Первый опыт: преподавание на дошфаке педвуза. Я должен был вести семинары по предмету, в котором я был слаб. Мало того: Николай Евгеньевич Веракса, за которым я семинары и вёл, начал спецкурс по книгам Выготского, а я всё-таки знал их поверхностно. Но тут повезло: именно в это время Николай Евгеньевич однажды пришёл и сказал, что пока ехал в метро придумал новую систему обучения – позиционное обучение. И я вдруг увидел, что в развивающей образовательной системе преподаватель может не быть гуру, он может быть равен ученику, может вместе с ним искать ответы, сам не зная их до начала обсуждения.
Опыт второй: нам на кафедру дали группу безработных инженеров, которых нужно было сделать психологами месяцев, что ли, за пять. Николай Евгеньевич предложил выбрать нам предметы, которые мы будем преподавать. Я стеснительно ждал, когда всё разберут, и мне досталась история психологии. И мне пришлось за ту осень прочитать (к счастью, уже изданные) ключевые книги Фрейда, Юнга, Адлера, Эриксона, Вертгеймера и т.п. И они мне все очень нравились, я балдел просто. Но читая следующего и следующего, я понимал, что они же противоречат друг другу! Они отрицают друг друга! А как же преподавать студентам? Что я сам думаю про них? Кроме того, я хорошо помнил свой студенческий опыт – абсолютного непонимания. А тут же вообще инженеры. Я всё время представлял, что говорю, а они не понимают ничего. И я старался максимально выстроить логично, взаимосвязанно, доказательно – и всё-таки на человеческом языке. А для этого они должны были полюбить Фрейда, Адлера, Юнга – как людей. И дело было не в рассказе биографии; хотелось показать, что их размышления были живые, очень важные. И что спорили они именно потому, что это было важно.
И третий опыт. Меня позвали работать в Свободный университет «Эврика». Занятия там нужно было вести у воспитателей, а то и у заведующих детскими садиками. А это были люди, которые были в два и в три раза старше меня. А мы ведь понимаем, что если свекровь вырастила двух детей, то она считает, что больше понимает в их воспитании, чем невестка. И деньги в СССР платили за стаж, тем самым подчёркивая, что любой опыт – уже ценность. А если это опыт дурной? А если нерефлексивный? Но ведь при этом и я не был уверен, что понимаю точно лучше этих людей – даже если они ни одного психологического термина не знали. И тут замечательный педагог Александр Изотович Адамский, руководитель «Эврики» дал мне урок: все его уроки были не словами, а погружением в деятельность. Я вёл группу дошкольных педагогов на семинаре в Ростове-на-Дону. Все группы должны были предложить план на день. Ну, план так план. Они говорили, а я записывал. Пункт первый: лекция «Суть развивающего обучения». Время – 60 минут. Кто читает? Ну, Вы, Евгений Евгеньевич, и прочитаете. Ладно, следующий пункт. И вот общий пленум. Одна группа говорит: мы ничего не придумали. Другая группа: ой, мы мучались, мучались, вот и то есть, и это, и не поймём, что выбрать. А моя группа выходит и чётко докладывает план. Я потираю руки. Тогда Адамский говорит: «Прекрасно. Раз у нас только один план, то его и берём. Евгений Евгеньевич читает лекцию». Я читаю лекцию... Без подготовки... О сути развивающего обучения (о котором я только слушал три лекции Василия Васильевича Давыдова три года назад). Целый час! А в зале сидит команда «Эврики» – супер-специалисты в области развивающего обучения... Всё, конец... И тут Александр Изотович говорит команде: «Ну, мы пойдём (что-то там обсудим), а Вы читайте...». Уфф, хоть не при них... Я перерыв объявил, минут десять собирал в кучу свои знания и мысли про всё и произнёс-таки текст минут на двадцать пять. Вот это полное доверие (конечно, педагогически осознаваемое) – раз мы тебя позвали, мы тебя не проверяем, не критикуем, а доверяем как равному – такой тип взаимоотношений сопровождал меня потом на всех местах работы, где мне довелось быть.
Это был стиль и Виталия Александровича Сластёнина, и Михаила Юрьевича Кондратьева, и Тимура Николаевича Мельникова, и Александра Ильича Савенкова, не говоря уже о Николае Евгеньевич Вераксе и Александре Изотовиче Адамском.
Так что преподавателем я стал тогда, когда понял, что за результат отвечаю я, понимание людей важно, и самому необходимо развиваться и искать.
